"Колдуном и чародеем" называл Константин Георгиевич Паустовский своего друга, писателя Константина Александровича Федина, автора романов "Первые радости", "Города и годы", "Горький среди нас", принесших ему подлинную известность не только на территории нашей страны, но и за рубежом.

Их близкое общение началось в 1941 году, несмотря на то что они были знакомы с творчеством друг друга задолго до этого. В очерке "Простой человек" Константин Георгиевич пишет:
" Впервые я прочел Федина в Тбилиси
в начале двадцатых годов…Литературный Тбилиси жил еще застарелыми остатками футуризма. Поэтому появление в городе альманаха «Серапионовых братьев» произвело впечатление освежающего чуда. Тогда я прочел «Сад» Федина и понял, что начала советской литературы исходят из живой связи с великой литературой нашего недавнего прошлого… Потом, в следующие годы, я прочел всего Федина, особо выделив для себя в качестве образцов «Города и годы», «Братья», «Санаторий „Арктур“» и «Горький среди нас»".

Общность взглядов на литературное творчество, отношение к родному языку, особая трепетная любовь
к природе связали двух писателей на долгие годы. Паустовский не раз в своих воспоминаниях о Константине Федине упоминал о его "повышенной любви к слову". А рыбная ловля накрепко соединила писателей таких разных художественных стилей.

Эпистолярное наследие сохранило свидетельства очень близкого общения писателей, их взаимопомощи, взаимного стремления делиться самым сокровенным друг
с другом. Подтверждением близкой их связи является посвящение Паустовского Федину на рукописи рассказа «Молитва мадам Бовэ: «Дорогому Косте – в знак поздней,
но настоящей дружбы и на память о лете в Переделкине в 1944 году. К. Паустовский, – очень любящий.
24 февраля 45г.».

Семьи Фединых и Паустовских много и близко общались. Вместе встречали праздники, помогали друг другу в быту. Известно, что несколько рукописей Константина Паустовского были посвящены дочери Константина Федина Нине (вариант предисловия к «Далеким годам», рассказ «Равнина под снегом»). А сказка К. Г. Паустовского "Стальное колечко" первоначально публиковалась с посвящением Нине Фединой.

К. А. Федину:
«Пью за прекрасное раздумие поэта!
Все тянется, все пламенеет «Лето».
Уже зима и вьюга бьет в окно,
Но за столом в Лаврушинском оно
еще цветет, не до конца воспето
Тобой, о Конст, саратовское лето.
Не торопись, колдун и чародей,
Оно, как ты, чем старше, тем сильнее».

С начала своей дружбы Федин и Паустовский не оставляли без внимания творческие успехи друг друга, принимали живое участие в судьбе друг друга.
Константин Паустовский в своих воспоминаниях, составленных по случаю юбилея Федина, намеренно подчеркивает личностные качества титулованного собрата по перу и рассказывает о нем как
о "простом человеке", друге.

28 июня, 61,
город

Дорогой Коста,
Прости мне запоздалый ответ на твое милоe письмо, за которое благодарю.
О Зурове, обладатели наследства Ив. Бунина, я уже знал из письма ко мне Директора Орловского краеведч. музея. В СП о Зурове знали от Л. В. Никулина (он почему-то вообще в курсе дел, так или иначе связанных со всеми русскими эмигрантскими писателями, - бывал в Париже, интересовался всеми вдовами и наследниками). Я говорил в Союзе с К. В. Воронковым о возможном "перевале" бунинских богатств в Сов. Союз. Это будет сделано, вероятно, с помощью мин -ства культуры. Ты знаешь, что литературные фонды обретаются у нас под эгидой и опекой разных архивно-музейных учреждений, которые находятся в ведении мин -ства.
Союз будет следить за этим и подталкивать дело. На месте, т.е. в Париже, помочь реально в осуществлении всякого рода "передачи" ценностей может только наше Посольство.
Сегодня я еще раз напомню Воронкову о необходимости ускорить передачу.
С Никулиным я не говорил и не собираюсь говорить, но он все это давно знает – раньше нас с тобой. О Славетинском поговорю. Нo беда одна: пока не написана, не издана книга, трудно побудить московских писателей принять в СП даже очень ценного автора: "Устав!.."
Я начинаю в августовской книге "Н.М." печатать "Костер". Работаю, как чорт, но надо много сделать, чтобы не образовался пропуск сразу же после… первого куска! Устаю. Все время нездоровье.
К тому же жара. Боюсь повторения прошлогодней истории с головой. Однако, отступление отрезано и - лиха беда начало! Завидую тебе, что много ездишь, видишь, ловишь рыбу в Угре, купаешься
в воспоминаниях о Пушкиной-Пушкине. Я уже не ездок, да особенно не был им и в молодости.
Обнимаю тебя, дорогой мой. Будь здоров! Жену приветствуй. Твой Конст.
PS. А нынче известие: умер Мухтар Ауэзов. Жалко. Это – лучшее по таланту и культуре, чем обладает нынешний молодой Казахстан и что было в восточной группе нашей "многонациональной…".
К.

Мне пришлось видеть, как Федин работает. Ни у кого из знакомых писателей я не встречал такой настойчивости, такого упорства в работе, как у Федина. Он был безжалостен к себе. Он вставал из-за стола с побелевшими от усталости глазами и еще долго был рассеян и задумчив. Ручка была отложена в сторону, но мысль продолжала работать и останавливалась очень медленно.

Для Федина характерна повышенная любовь к слову. Любовь взыскательная и поэтическая. Он особенно любит
те слова, которые богаты оттенками. Для большого писателя мало знать родной язык. Мало знать его даже великолепно. Ему нужно непрерывно жить в великой красоте, разнообразии и развитии русского языка, как в стройном и волнующем поэтическом мире.
Каждое новое слово – меткое и необыкновенное – вызывает у Федина восхищение, а тупое и невразумительное – ярость.

Федин любит жизнь во всех ее проявлениях – больших и малых. Он любит людей, общество…Он любит шум, оживленные застольные беседы, меткие и неожиданные рассказы – чужие и свои. Свои он рассказывает артистически, подчеркивая все самое характерное легким движением погасшей трубки. Он шутлив, легок на смех, податлив на веселье, несмотря на внешнюю сдержанность….